Российская Федерация, как известно, столкнулась с проблемой этнического сепаратизма на Северном Кавказе фактически сразу после своего появления на политической карте мира. В ноябре 1991 года генерал-майор Джохар Дудаев провозгласил независимость Чеченской Республики Ичкерия. С тех пор прошло почти двадцать лет, однако среди чеченцев по-прежнему нет единого мнения по поводу того, является ли Чечня частью России. И более того: сепаратистская идея расползлась по всему Северному Кавказу, проникнув даже в такие лояльные его края, как Карачаево-Черкесия и Северная Осетия.
Разумеется, нынешнее вооруженное подполье полностью переродилось: настолько, что уже даже сложно говорить о преемственности идей между вооруженными группами дудаевских времен и нынешними отрядами боевиков, именующих себя Имаратом Кавказ.
Что изменилось?
Разумеется, сменилось поколение и лидеры — естественным путем. Бывшие участники в большинстве своем либо мертвы (как Масхадов и Гелаев), либо занимают верхние строчки во властной иерархии (как Кадыров и Делимханов). Матерых полевых командиров, которые остались бы воевать со времен первой чеченской, уже единицы. Новые участники подполья — совсем из другого теста. Они не чувствуют себя частью России. Никто из них не пишет стихи, как Басаев, и не удивляет парадоксальной манерой игры в шахматы. С таким врагом непросто найти общий язык.
Сменилось внутреннее устройство подполья. На месте прежних независимых отрядов, возглавляемых самостоятельными амбициозными лидерами, появилась гибкая сетевая структура, позволяющая не только решать задачи выживания, но и вести активные боевые действия — и часто небезуспешно. Руководители вооруженных формирований четко понимают круг собственных полномочий, не ставя себе целью задавить авторитетом других полевых командиров. Хотя и здесь не обходится без интриг, потому что человеческое не чуждо и боевикам.
Сменились источники финансирования: если раньше отряды кормились в основном за счет разлагавшейся Российской армии, то теперь они живут благодаря помощи сочувствующих братьев со всех концов света, а также благодаря обширной поддержке местного населения.
Сменились средства борьбы: на смену прежним открытым боестолкновениям пришла диверсионная война.
Сменились возможности. Если раньше командиры подполья пропагандировали свои идеи исключительно личным примером, то теперь боевики все активнее используют цифровые технологии. Это позволяет окучивать большие массы и эффективнее привлекать сочувствующих: одно дело взять оружие и своими ногами пойти в лес, и совсем другое — посмотреть в YouTube проповедь с правильными словами.
Самое главное: сменилась идеология. На месте прежней светской идеи отчленения от России части «самоопределившейся» территории выросла новая, религиозная. Имарат провозглашает курс на отделение от России всего Кавказа и создание на этой территории независимого исламского государства, живущего по законам шариата. На первый взгляд в этом ребрендинге сепаратизма есть резон: население большинства кавказских государств не захотело бы встать за чеченских сепаратистов с тем, чтобы потом под них лечь — пусть даже в рамках единого государства.
Встать за волю Бога — совсем другое дело. Здесь уже нет ни чеченцев, ни аварцев, ни карачаевцев. Есть только воины Аллаха.
Кроме того, исламская идея сопротивления позволила привлечь к нему внимание религиозных борцов со всего мира с их немалыми финансовыми возможностями.
Однако кардинальная смена идеологии повлекла за собой и другие последствия. Как ни парадоксально, исламизация подполья — пусть и с увеличением численности сочувствующих, пусть и с угрозой проникновения в глубь страны — очень на руку Российской Федерации. До тех пор пока наши генералы воевали со своими бывшими коллегами, пожелавшими вдруг отсоединить свою родину от большой России, за этой войной следил весь мир. И не без сочувствия — признаем — к силам сепаратистов.
Поменяв разноцветные политические знамена на зеленые флаги джихада, нынешнее кавказское подполье выпало из политического контекста. Россия отныне воюет с неадекватными религиозными фанатиками — к каким весь мир относится весьма настороженно.
Докку Умаров и его государство
Исламское «государство» Имарат Кавказ как единая структура, представляющая интересы религиозного подполья в регионе, было провозглашено 7 октября 2007 года. Об этом Докку Умаров — на то время президент непризнанной Ичкерии — сообщил в своем видеообращении, распространенном сразу на нескольких сайтах сепаратистов. Умаров заявил о сложении президентских полномочий и назначил себя верховным правителем — «амиром моджахедов Кавказа», «предводителем джихада», а также «единственной законной властью на всех территориях, где есть моджахеды». В перспективе — на территории вплоть до Татарстана и Бурятии.
Идея Умарова была не нова и представляла собой формализованные, задокументированные принципы существовавшего прежде «Кавказского фронта». Абдулхалим Садуллаев, предшественник Умарова на посту президента Ичкерии и изобретатель «Кавказского фронта», тоже включал в его состав множество местных фронтов, в т.ч. Приволжский и Уральский. И идея оказалась не такой уж декларативной, как это, возможно, видится на первый взгляд.
Первым замом (наибом) Докку Умарова был назначен чеченец Супьян Абдуллаев.
При верховном амире Имарата существуют структуры, функции которых подобны министерским. Из наиболее четко выделенных можно назвать «министерство обороны», «КГБ» и «министерство по связям с общественностью». Военным амиром Имарата является неуловимый полевой командир Магас. «КГБ» (Мухабарат — в исламской терминологии) возглавляет Тархан Газиев, очень близкий Докку Умарову человек. Связями с общественностью занимается опытный Мовлади Удугов, который весьма успешно выступал пресс-секретарем сепаратистов еще в первую чеченскую. Из-за рубежа (предположительно — из Эмиратов) Удугов осуществляет руководство информационной политикой шариатского «государства».
Верховная судебная власть на территории Имарата Кавказ принадлежит Высшему шариатскому суду. Бессменным председателем суда является кабардинец Анзор Астемиров.
За рубежом интересы Имарата представляет Шамсуддин Батукаев, проживающий в Турции.
Весной 2009 года Докку Умаров оснастил свой Имарат дополнительным атрибутом государственности. Он созвал представительный орган — Маджлисуль Шура. Туда входят главы вилайятов (регионов) и наиболее заметные руководители джамаатов (местных боевых подразделений). Это нечто вроде верхней палаты парламента, у которой, однако, лишь совещательные функции. Также в ее полномочия входит избрание нового амира в случае смерти нынешнего.
Да, должность амира — выборная.
По режиму правления Имарат Кавказ можно бы сравнить с авторитаризмом. Все вышеупомянутые органы «государства» имеют лишь совещательные функции. Анзор Астемиров, верховный судья, не последний человек в иерархии Имарата, говорит: «У нас нет разделения в руководстве. Религиозное, политическое и военное руководство сосредоточено в руках амира».
По территориальному устройству Имарат Кавказ более всего походит на федеративное государство. Изначально территория, на которую претендует Имарат, была разделена на шесть субъектов — вилайятов. Сюда вошли: Дагестан, Нохчийчо (Чечня), Галгайче (Ингушетия), Иристон (Северная Осетия), Ногайская степь (Ставропольский край), а также объединенный вилайят Кабарды, Балкарии и Карачая. В мае 2009 года указом Докку Умарова вилайят Иристон был упразднен и включен в состав вилайята Галгайче. Таким образом, верховный амир Имарата Кавказ разрешил давний территориальный спор между ингушами и осетинами в рамках придуманного им «государства».
Во главе каждого вилайята стоит свой амир (глава субъекта), обладающий всей полнотой власти на курируемой территории. Он, в свою очередь, отобран из числа амиров местных джамаатов (глав районов, совмещающих полномочия командиров мобильных вооруженных отрядов). При амире вилайята, как и при верховном амире Имарата, как правило, действует меджлис — совещательный орган из наиболее авторитетных представителей общины.
Имарат, конечно, не обладает такой мощной бюрократической машиной, как настоящее государство. И все же в его административном устройстве есть некоторые преимущества. Во-первых, это жесткая ротация руководителей. Сменяемость тем выше, чем ниже ранг руководителя, и связана в основном с высокой смертностью начальствующего состава. Но от этого значение ротации ничуть не уменьшается.
Второй момент, который дает Имарату преимущества над устройством российской государственной машины, — это возможность карьерного роста, не обусловленного личными связями с правящей верхушкой. Небольшой районный лидер — амир джамаата — имеет возможность пробиться в число верховных руководителей, не прибегая к откатам и не унижая себя демонстрацией лояльности. Главный источник карьеризма полевых командиров — идея, а отнюдь не меркантильные соображения.
Примечательно, что администрацию исламистского «государства» поражают традиционные «болезни» государственных структур. В частности, коррупция. Были скандалы с растратой, были даже постановления шариатского суда по этому поводу.
Целью Имарата Кавказ заявлено установление шариатского правления на всей территории Северного Кавказа. В регионе с 2007 года параллельно со светскими государственными структурами действуют аналогичные институты сепаратистского Имарата. И вопрос о легитимности структур Имарата (даже при всей очевидной их незаконности) отнюдь уже не философский, а вполне прикладной.
Для значительной части кавказского населения институты кавказского Имарата не менее объективны, явственны, чем аналогичные институты Российской Федерации. Светскому суду противопоставлен суд шариатский. Новобранцы пополняют многочисленные лесные отряды с гораздо большим рвением, нежели ряды Российской армии. Религиозные структуры во всех кавказских республиках распались на пророссийские и противостоящие им «ваххабитские», не признающие власть официального Духовного управления мусульман.
И всякому президенту всякой республики противопоставлен амир соответствующего вилайята. Про них в селах говорят: ночной правитель.
Имарат Кавказ в мировой политике
Осенью 2007 года едва образовавшееся шариатское государство сразу оказалось втянуто в политический скандал международного уровня. С резкой критикой инициативы Докку Умарова из Лондона выступил Ахмед Закаев, премьер-министр самопровозглашенной республики Ичкерия, которая прекратила свое существование вместе с самопровозглашением нового Имарата Кавказ.
У Закаева было несколько претензий к Докку Умарову. Во-первых, он по-прежнему считал себя наиболее подходящим для мировой политики представителем чеченского народа в его борьбе за независимость — а Умаров, выходит, его подвинул.
Во-вторых, Закаев пришел в негодование от целей, которые ставило перед собой новое государство в пределах России, а также от средств достижения этих целей. Здесь дело уперлось в выбор предпочтения. Закаев, светский, высокообразованный человек, всегда стоял на том, что к идее независимости Чечни (о других республиках и речь не шла) надо подходить с гражданских позиций. Говорить о таких немаловажных для европейского человека ценностях, как право народа на самоопределение, напоминать об этнических чистках со стороны российских военных. Ахмед Закаев сделал все, чтобы чеченский сепаратизм имел на мировой арене достойное лицо, чтобы его представители были рукопожатными фигурами, самостоятельными политическими акторами, а проблемы чеченцев вызывали сочувствие. Они имели возможность быть услышанными во всем мире.
И тут в один миг Докку Умаров все это перечеркнул.
Новый амир Кавказа выбрал диаметрально противоположные ориентиры, сделав ставку на терроризм и бесконечную войну с неверными — не ради справедливости, а из принципа. Смерть провозглашалась самоценностью — а весь цивилизованный мир в холодный пот бросает от такой позиции. Зато многочисленные экстремистские исламские организации очень заинтересовались новым проектом на российском Кавказе.
Закаев сразу назвал провозглашение Имарата провокацией против чеченского народа с целью дискредитации идеи об отделении Чечни от России. Он даже заявил, что такие серьезные подвижки в политике подполья были спродюсированы российскими спецслужбами. Они в итоге получили управляемого врага, с которым можно биться любыми методами. Подполье само обрекло себя на маргинальное существование, оно выпало из мировой политики. Отныне борьба с боевиками — бесспорное внутреннее дело Российской Федерации.
К слову, Докку Умаров и прежде не раз жестко спорил с Ахмедом Закаевым по поводу того, как идея независимости должна быть представлена миру и какие методы для этого лучше использовать. Но если раньше эти споры делали Закаева личным врагом Умарова, то теперь он стал врагом целого Имарата.
В августе 2009 года Высший шариатский суд под председательством Анзора Астемирова вынес смертный приговор Ахмеду Закаеву — за отступление от норм ислама. Это, надо сказать, серьезно обеспокоило официальное российское руководство — и даже «Российская газета» отозвалась тревожной заметкой об опасности, нависшей над Закаевым. Россия в последнее время, безусловно, приложила много усилий, чтобы устранить с мировой арены Закаева — это интеллигентное лицо чеченского сепаратизма. Но не таким же варварским способом! Президент Чечни Кадыров, прежде со жгучей ненавистью отзывавшийся о лондонском эмиссаре, теперь вдруг начал делать ему соблазнительные предложения — одно за другим. Звал домой, в Чечню, обещал высокие государственные посты. Сам звонил по телефону и даже послал на личную встречу в Лондон председателя чеченского парламента Дукваху Абдурахманова, который обсуждал с Закаевым возможность его участия в Конгрессе чеченского народа, а также его стабилизирующую роль в республике.
Все эти контакты презентовались не иначе как «переговоры с Ахмедом Закаевым». Однако в Россию он так и не не вернулся.
Подполье в лицах
Докку Умаров. Верховный амир
Рассказывают, что на излете второй чеченской войны в Центре специального назначения ФСБ России была разработана стратегия информационного противостояния кавказскому подполью. Один из тактических шагов в рамках этой стратегии заключался в том, чтобы лишить подполье лица. В официальных информационных сводках рекомендовалось избегать прямого упоминания имен боевиков, деталей их биографий — и вообще каких бы то ни было личных ссылок. Враг должен был стать схематическим. Эта установка преследовала двойную цель: во-первых, всегда легче обосновать общественную опасность «нечеткого» противника — мы бессознательно боимся людей в масках. С другой стороны, вокруг такого безликого врага не возникнет легенда — он неинтересен. Меж тем в среде подполья попадаются подчас очень любопытные истории. Мы представим лишь некоторые.
Политическое восхождение Докку Умарова, верховного амира кавказского Имарата, — ни дать ни взять история становления Януковича в Украине. Мелкий криминальный беспредельщик без особых убеждений, без выдающихся талантов оказывается в нужное время в нужном месте. Матереет рядом с нужными людьми, звериным чутьем выбирая сильнейших и доказывая им собственную лояльность, — и, когда вокруг не остается непобедимых соперников, дерзает штурмовать вершину.
Умаров родился и вырос в Грозном. Здесь же традиционно окончил нефтяной институт. В 1982 году получил судимость по статье «Хулиганство» — вроде с кем-то повздорил. Суд приговорил его к трем годам лишения свободы, но Умаров освободился по УДО и уехал искать счастья в Тюмень. Там вместе с земляком Мусой Атаевым они пробовали организовать небольшой бизнес. Может, что-то у них и вышло бы, если бы не вспыльчивость Умарова. Он вновь поссорился со знакомым и, разыскивая его, ворвался к нему в дом вместе с Атаевым и всех там перестрелял. Разумеется, тут же их объявили в розыск, и Умаров с Атаевым предпочли укрыться в родной республике. А там к тому времени уже что-то заваривалось.
Талантливый сказитель и летописец подполья Саид Бурятский (о нем речь пойдет в следующих сериях) приводит историю появления Умарова в Чечне, услышанную от него же. Докку рассказывает: «Когда началась война, я приехал в Чечню, услышав призыв Дудаева. Моим дальним родственником был Хамзат Гелаев, и я сразу отправился к нему. Я приехал к нему на «Мерседесе», в туфлях и с сигаретой во рту и предложил свою помощь: принять участие в джихаде вместе с ним. Но Гелаев посмотрел на меня и спросил, совершаю ли я молитву? И я ответил, что нет, но если надо, то научусь».
Это было в 1993 году. Теперь, в 2010-м, Докку Умаров начинает и заканчивает именем Аллаха каждое свое выступление. В 1997 году он на пару с Гелаевым побывал даже в Пакистане — якобы они там проходили срочные курсы исламской подготовки в рамках грядущего перевода подполья на религиозную платформу. По другим сведениям, правда, в Пакистан они ездили вовсе не за сакральными знаниями, а чтобы пробить поддержку.
К тому времени Умаров дорос уже до поста руководителя штаба по борьбе с преступностью в правительстве президента Ичкерии Аслана Масхадова. Но вскоре Масхадов снял его с должности, мотивировав свое решение тем, что Докку Умаров ворует людей на предмет выкупа. Это правда, Умаров ничего не отрицал. Но политический ход президента Масхадова, игравшего еще перед Европой в светский сепаратизм, он не понял, почуяв в нем угрозу. На всякий случай Докку предупредил Масхадова: если тот заведет переговоры с Москвой, он его расстреляет.
С началом второй войны ичкерийское руководство поменяло убеждения, и Масхадов уже не ссорился с Умаровым по мелочам, а, наоборот, назначил его командиром «западного фронта». С тех пор Докку — самый дерзкий террорист на Кавказе. На его совести организация всех крупных выступлений, в том числе нападение на Ингушетию 22 июня 2004-го и захват бесланской школы.
За боевые успехи Абдулхалим Садуллаев, преемник убитого Масхадова, доверил Умарову пост директора ичкерийского «КГБ». (Нерешительный Садуллаев, по рассказам очевидцев, вообще был под сильнейшим его влиянием.) С этого поста Умаров дорос до президента Ичкерии — уже после смерти Садуллаева. А в 2007 году и вовсе провозгласил появление кавказского Имарата, не зависимого ни от кого в этой вселенной.
Нужно сказать, что Умаров просто нечеловечески вынослив. В прямом смысле: нет такой человеческой боли, которая могла бы его зацепить.
Зимой 2000 года он получил ранение, которое фактически уничтожило ему лицо, — нижняя челюсть была разрушена. С этой разрушенной челюстью он воевал еще какое-то время до тех пор, пока ему не организовали сложнейшую операцию в одной из клиник Нальчика. Спецслужбы как-то этот момент прохлопали.
Многие его родственники были похищены с очевидной целью выманить полевого командира из леса. В том числе жена, полугодовалый сын и престарелый отец. По словам самого Умарова, за этими похищениями якобы стоит Адам Делимханов, правая рука президента Кадырова. Известно, что отец верховного амира уже убит, то же говорят и про сына. Незаметно, чтобы полевого командира это хоть как-то вывело из равновесия.
Ольга Боброва
Читайте в следующих сериях — Что такое «ментобойка» и кто содержит «ручных» боевиков — Как простой парень из Бурятии стал легендой и идейным вдохновителем всего кавказского подполья — Как провалилась операция «Альтернативное подполье»
Часть 2. Цели, тактика, быт, личности ночных правителей, потоки денег и оружия
Оценивая масштабы деятельности лесных отрядов, надо иметь в виду разницу между формулировками «бандитское подполье» и «незаконное вооруженное формирование». В НВФ задействованы сотни мелких армий. Мужчина на Кавказе — всегда с оружием, это в сознании людей. Подполье же значительно менее многочисленно. Чтобы там ни заявлял Докку Умаров о тысячах новых бойцов, все же более точной видится арифметика правоохранителей, оценивающих боевой костяк армии боевиков всего только в несколько сот человек. Другое дело, что на смену убитым десятерым придут новые десять и уставших в походе тоже будет кому сменить.
Не всякое НВФ относится к бандитскому подполью. Есть и такие, которые с этим бандподпольем как раз состоят в конфронтации. Есть и попросту сторонние, не участвующие в разборках, существующие для реализации собственных, в основном коммерческих задач. И уж, конечно, активность боевиков не стоит мерить по официальным сводкам, приписывающим «бандитскому подполью» любой взрыв, любое убийство, любое похищение. На то есть две причины:
1) Это выгодно силовикам: постоянное напряжение позволяет под любую разборку с применением оружия (что на Кавказе не выпадает за рамки обыденности) вводить очередную небольшую контртеррористическую операцию. Государство оплачивает участие в них дороже.
2) Это выгодно и боевикам: оттого, что твоей команде приписывают организацию диверсий на территории вплоть до новгородских лесов, крепнет не только имидж организации — крепнет и дух бойцов.
Небольшая армия имеется почти у каждого более или менее заметного кавказского чиновника или коммерсанта. Личная охрана многих кавказских президентов и других больших людей, если смотреть на нее строго сквозь призму закона, — это тоже НВФ. Однако если большим людям позволено трактовать закон любым удобным способом, то у персон поменьше иногда с этим случаются сложности.
В разновидностях группировок путаются и сами правоохранители. Вот, к примеру, в конце мая прошлого года на подъездах к Назрани с шумом было задержано незаконное вооруженное формирование. Поймали 15 человек с целым арсеналом. На задержание боевиков выезжал лично Алексей Воробьев — тогда председатель Совета безопасности Ингушетии, а ныне ее премьер-министр. Он не без удовлетворения рассказывал подробности федеральному и местному телевидению: «Бандиты имели при себе автоматы Калашникова, пистолеты Макарова, ТТ, а также пистолеты иностранного производства, приборы ночного видения, спальные мешки, специальное обмундирование для походов в лес, большое количество мобильных телефонов и sim-карт».
МВД сразу сообщило, что «бандиты причастны к нападениям на жителей республики».
Однако интерес к этой громкой победе сразу сдулся. Ее перестали рекламировать, никто не вспоминал ее в числе выдающихся заслуг ингушских правоохранителей. Все 15 членов бандгруппы были отпущены. Это, как выяснилось, были люди, охранявшие заправки местного нефтяного короля Алихана Паланкоева. Каким-то образом дело замяли, вскрылось, что незаконное вооруженное формирование вполне законно, и Паланкоев ставил «кого следует» в известность о том, что у него есть свое собственное вооруженное подразделение. А Воробьев, видно, не огляделся еще, не вник в местные реалии и перепутал честных работяг с боевиками.
Многие убийства — да милиция этого и не скрывает — происходят на коммерческой почве. Это бандитские разборки, которые получаются более жестокими, чем в средней полосе или, скажем, на Урале, т.к. регион полон оружия.
Когда в ходе расследования очередного громкого убийства милиция обнародует факт, что к делу были причастны ваххабиты — это еще не значит, что они, ваххабиты, действовали в рамках личной инициативы. Устранение врагов и конкурентов — одна из услуг, которые предлагает подполье обеспеченным людям кавказских республик. Ну кому еще можно поручить такое дело, как не ребятам, профессионально владеющим «ментобойкой»*, которые к тому же вряд ли долго проживут после того, как заказ будет исполнен. Больше того, убийство, исполненное экстремистами, — случай абсолютно глухой с точки зрения криминалистики. Даже если допустить, что милиция начнет объективно разбираться в случившемся, дальше конкретных исполнителей она не доберется. Милиции нужен рациональный мотив. А у боевиков мотивы иррациональны, по крайней мере с позиций милицейской логики.
Часть необъяснимых и нерасследованных убийств и исчезновений негласно приписывается так называемым кровникам. Мне об этом доводилось слышать и от милиции: «Он не исчез — это его кровники убили».
Я не верю, что на кровников приходится хоть сколько-нибудь заметная доля всех кавказских преступлений. Хотя в Ингушетии и Дагестане в последнее время стало модно с вызовом предъявлять противнику кровные обязательства. Но одно дело — убить кого-то по беспределу, совсем другое — в порядке кровной мести. Тут надо соблюсти весь церемониал, вплоть до того, что стрелять ровно в то место, в которое получил пулю отмщаемый. Кровная месть предполагает очень непростой механизм собственной реализации. Тут тебе и старики обоих родов, и взаимные визиты, и последующая констатация свершившегося факта мести — с тем, чтобы обе стороны признали дело исчерпавшим себя и закрытым.
И я не припоминаю ни одной мести, доведенной до логического завершения в последние годы. Кавказцы говорят: «Погоди, у нас такое дело и двести, и триста лет помнят». Но оперативная сводка по фактам убийств в Кавказском регионе делается здесь и сейчас. А не через двести лет.
Есть на Кавказе и еще один источник повышенной смертности — не исключено, что самый значительный. Это сами правоохранительные структуры. Иногда они убивают открыто: с БМП и гранатометами. Иногда приезжают в масках и, не представляясь, увозят с собой — отыскать похищенного живым маловероятно. При этом все — и убитые, и украденные — объявляются пособниками боевиков: даже если прежде правоохранительные органы ими не интересовались.
Как это ни страшно, но в подобных действиях силовиков есть определенная логика. Пытаясь воевать с подпольем в открытую, с соблюдением всех процессуальных тонкостей, они наталкиваются на фактическую недееспособность государственной машины. Предположим, ты арестовал человека, который ходил в лес с оружием. И что ты ему предъявишь, кроме 222-й статьи**? Даже если у тебя есть железное представление о том, зачем он таскается в лес, — терроризмом тут не пахнет. И участие в бандформировании надо доказать. Так что судить его будут присяжные — по той же 222-й или, скажем, по 317-й — посягательство на жизнь сотрудника милиции. А присяжные, как показала практика, бывают очень благосклонны к искалеченным в СИЗО подсудимым, главным доказательством вины которых является их же собственное признание.
Твой арестованный выйдет через пару лет (если не отделается условным) — и снова уйдет в лес с куда более горячей ненавистью к ментам после всего того, что с ним творили в СИЗО.
Поэтому правоохранительные органы прочим методам предпочитают самосуд. Или, в случае если из человека можно выбить что-то, — похищение с последующей казнью.
Подполье и спецслужбы
Сам по себе факт, что подполье и спецслужбы существуют во взаимосвязи, никак не окрашен. Это не хорошо и не плохо — это просто так есть. Кто бы выиграл, если б наши бойцы невидимого фронта вообще ничего не знали о том, что происходит в Кавказском имарате?
Плохо другое. Допустим, для того чтобы управлять этой войной и получать с нее дивиденды, спецслужбы создают себе врага. Тогда встает вопрос, сколько этому врагу дозволено. И выходит, что дозволено ему слишком уж многое.
Все террористы, убитые в ходе штурма бесланской школы, в течение своей жизни имели тесные сношения с милицией и ФСБ. Притом заканчивались эти встречи удивительно благоприятно для них: в конце августа 2004 года все эти боевики, как мы знаем, были на свободе.
Владимира Ходова, к примеру, милиция искала с 1997 года — за ряд тяжких преступлений, среди которых был и терроризм. Со слов начальника североосетинского УБОПа Сохиева, «в январе 2004 года по наводке была обнаружена квартира с документами и вещдоками, подтверждающими его участие в теракте (речь идет о взрыве во Владикавказе в январе 2004 года). После чего он был объявлен в федеральный розыск. Но все эти документы… у нас забрала ФСБ. И больше мы по этому делу расследование не вели».
Вскоре после теракта Шамиль Басаев выступил с заявлением о том, что Ходов был двойным агентом, внедренным ФСБ. Боевики об этом знали: Ходов сумел наладить работу во взаимовыгодном ключе. В тесном контакте со спецслужбами он якобы занимался организацией нападения на североосетинское правительство. С 31 августа 2004 года группе боевиков по договоренности со спецслужбами был открыт коридор для сбора разведданных, что позволило банде беспрепятственно войти в глубь Осетии.
А в последний момент террористы вдруг «перепутали» объект нападения.
Другие бесланские террористы тоже были для ФСБ не чужие.
Братьев Цечоевых, осужденных в Москве за захват заложника, сотрудники ФСБ РФ за несколько лет до Беслана сами отвезли в Чечню — якобы чтобы выменять их на пленных российских военных.
Ханпаш Кулаев — единственный, согласно официальной версии, выживший бесланский террорист, в 2000 году попал под уголовное дело за участие в НВФ. Его судили вместе с тремя подельниками, однако следователь ФСБ России по Чеченской Республике Д.А. Филиппенко вывел уголовное дело в отношении Кулаева в отдельное производство. А позже и вовсе вынес постановление о прекращении уголовного разбирательства «в связи с утратой Кулаевым общественной опасности».
Одним из «тайных» консультантов штаба во время бесланской спецоперации был генерал Владимир Анисимов — теперь уже бывший заместитель директора ФСБ. По стечению обстоятельств именно он долгое время занимался формированием агентурной сети ФСБ на Кавказе.
В биографиях Мусы Мукожева и Анзора Астемирова, лидеров кабардино-балкарского джамаата, причастных к организации нападения на Нальчик в октябре 2005 года, тоже есть факт, наталкивающий на размышления по поводу причин их появления в подполье.
И тот, и другой, разумеется, находились в поле зрения правоохранительных органов и даже успели отсидеть немного в колонии «Белый лебедь». Но всякий раз уголовные дела против них закрывали по обтекаемым основаниям типа «за недоказанностью». Эти их высокие отношения с представителями российской законности проистекали на фоне жесточайшего прессинга верующих в Кабардино-Балкарии, когда для того, чтобы погибнуть от рук милиции, достаточно было просто засветиться в «неправильной» мечети.
Иногда ФСБ и подполье выносят сор из своей общей избы. Так случилось в сентябре 2007 года, когда в Ингушетии расстреляли подполковника центрального аппарата ФСБ Алихана Калиматова.
По официальной версии, Калиматов был прикомандирован на Кавказ с тем, чтобы расследовать таинственные исчезновения ингушей в Северной Осетии, случившиеся в 2005—2007 годах. За это время было похищено 19 ингушей.
Тайная миссия Калиматова была широко известна в обеих республиках. За исчезновением ингушей в Осетии видели то работу осетинских бригад, мстящих «за Беслан», то провокации, с целью отбить у ингушей желание возвращаться в Пригородный район. (Именно здесь и произошло большинство похищений.)
Вторая миссия Калиматова на Кавказе была гораздо менее известна, ее в республиках не обсуждали.
Якобы Калиматов курировал собственный отряд боевиков, готовый к внедрению в подполье. Руководить своей операцией он поставил Зелимхана Батаева, находившегося на тот момент в федеральном розыске за участие в НВФ. Батаев не имел никакого отношения ни к Кавказскому фронту, ни к сменившему его Кавказскому имарату. Его бандитская деятельность началась во времена осетино-ингушского конфликта, так что искали его за весьма давнишние подвиги.
Калиматов тем не менее счел, что у Батаева подходящий типаж, и его сняли с федерального розыска.
Неизвестно, многих ли бойцов успел внедрить Калиматов в подполье, пока не был расстрелян в сентябре 2007 года. Вскоре после этого «Кавказцентр» опубликовал сообщение о том, что Калиматова убили по приказу Магаса, амира ингушского сектора — именно за деятельность по внедрению провокаторов в ряды моджахедов. Кто лично стоял за этим убийством, «Кавказцентр» умалчивает. По некоторым сведениям, операцию провернул самолично амир Тархан Газиев — ни больше ни меньше начальник «КГБ» Имарата Кавказ.
В течение следующих полутора лет ушли на тот свет все калиматовские агенты. Их, в отличие от подполковника ФСБ, убивало не подполье. Их устранял кто-то другой, тихий — они просто бесследно исчезали, притом не только в Ингушетии.
Самой шумной вышла история с покушением на Магомеда Хамхоева, скромного детского тренера по вольной борьбе. Он был похищен в Москве, доставлен в нежилой особняк в Серебряном Бору. (По нашей информации, особняк находился на балансе одной из спецслужб.) В этом особняке Хамхоева жестоко пытали двое суток. Спрашивали, помимо прочего, и о связях с Калиматовым.
Ему удалось сбежать, и история выплыла наружу. Но где сейчас находится Хамхоев — никому не известно. Одновременно с ним в Москве пропали еще несколько ингушей — эти преступления так и остались нераскрытыми.
Умер и Зелимхан Батаев, руководитель проекта «Альтернативное подполье», — якобы от сердечного приступа.
Полагаю, никого из свидетелей этого опыта внедрения спецслужб в подполье сегодня уже нет в живых.
* Автомат АК-74 в модификации, с укороченным стволом.
** Незаконный оборот оружия.
Подполье в лицах
Саид Бурятский, он же Александр Тихомиров
За минувшие праздничные выходные я переговорила с множеством людей на Кавказе — простых и «при исполнении» — о том, что они думают по поводу уничтожения Саида Бурятского в ходе последней громкой спецоперации в селе Экажево. Я поняла одну очень неприятную для себя вещь: это событие не воспринимается как однозначное. Многие говорят: туда ему и дорога. Но есть и другие, в чьих оценках, если мне не послышалось, сквозит сожаление — и, не исключаю, сочувствие. Один блоггер написал: «Интересно — как легко мы оказались по разные берега».
Будет, безусловно, неправильно говорить, что большинство населения разделяло дикие убеждения Бурятского. Но то, что люди о нем знали, что он был интересен, — неоспоримый факт.
Саид Бурятский был абсолютным лидером мнений среди молодежи кавказских республик. Его появление в стане боевиков сыграло очень на руку идеологам Кавказского имарата.
Александр Тихомиров — так его звали на самом деле — родился в Улан-Удэ. Бурят он только по отцу. По матери — русский, кавказских корней у него нет совсем. До 15 лет был буддистом, учился даже в буддийском дацане. Потом что-то с ним случилось, и он принял ислам, став с этой поры Саидом Абу Саадом.
На этом пути он продвинулся далеко.
Знатоки из спецслужб говорят, что на тихомировское обращение повлияла дружба не то с чеченцами, не то с ингушами. Все это выглядит сомнительно.
Вот что рассказывает человек, который жил с Тихомировым в Улан-Удэ по соседству:
«Жил на Хахалова, рядом с седьмой поликлиникой, учился в 51-й школе. Так себе школа, из простых… Неприметным он был мальчиком, серым и тихим. Думаю, били его нещадно. Я его могу понять. Отчего же серому пацану с серых задворок железнодорожного района серого города не захотеть чего-то значительного? Можно сколько угодно гадать, каковы были его мотивы начать изучать ислам. Я слабо верю во влияние друзей-чеченцев. Какие чеченцы в городе Улан-Удэ в середине 90-х?»
Повзрослев, Саид уехал учиться в Москву, однако учебу вскоре бросил: ему показалось, что в московском медресе преподают не тот ислам. Свое образование он продолжил в медресе «Аль-Фуркан» (Бугуруслан, Оренбургская область). Это знаковая страница в его биографии.
Бугурусланское медресе очень не любили прокуратура и ФСБ — и небезосновательно. Имена отдельных выпускников этого медресе известны всему миру. Были они и среди террористов, атаковавших школу в Беслане.
Здешнее руководство без конца обвиняли в экстремистской деятельности. В конце концов, в 2004 году медресе было закрыто. Но до этого времени Саид Абу Саад успел его закончить и уехать с группой выпускников продолжать обучение в Египте. Там он проучился около трех лет, в совершенстве овладел арабским. Потом перебрался в Кувейт продолжать образование.
Вернувшись в Россию, он устроился в московское издательство «Умма» переводчиком с арабского. Тогда же он начал читать свои первые лекции, которые вмиг обрели невероятную популярность. Темы лекций не настораживали. «Достоинство поста», «Ад», «О вере и неверии». И если коллеги и решались спорить с ним на этом этапе, то споры эти носили исключительно богословский характер.
История с появлением Бурятского на Кавказе очень смутная. Якобы Докку Умаров сам позвал ангелоподобного (именно так его определяли многие из тех, с кем я говорила) юношу нести слово Аллаха своим воинам. А у Саида к тому времени уже не только образовалась цельная точка зрения относительно места настоящего мусульманина в этом мире — но и проблемы с правоохранителями в Москве. И вот он пропал на некоторое время, а потом вновь дал о себе знать — уже в рядах ингушского фронта Кавказского имарата.
Его проповеди — вперемешку на русском и арабском — стали регулярно появляться на сайтах сепаратистов. Именно здесь, на Кавказе, не сдерживаемый никакими рамками, шейх* Саид Абу Саад развернул свою харизму во всю ширину. Он начал выступать уже не только на богословские темы (хотя такие преобладают), он касался и острополитических вопросов положения России на Кавказе. Одна из часто упоминаемых им тем: спецслужбы не имеют никакого отношения к Имарату Кавказ.
Были и те, кто считал возвышение Саида Бурятского искусственным. Часто его попрекали в том, что «шейхом» он зовет себя понапрасну, что знания его поверхностны. Идейные противники ставили ему в укор приверженность «низкому штилю». Саид действительно очень часто строил свои лекции на пересказе сюжетов, почерпнутых из священных книг. Недовольные говорят: «Что история? Кто-то подпрыгнул, другой побежал, третьего убили. Это как кино. Это легко слушать!»
Но, сделав ставку на простоту восприятия, Саид Бурятский, прекрасный рассказчик, добился цели, которой до него не могли добиться многие и многие проповедники от имарата. Он показал молодым, что весь этот джихад — далеко не скучная штука. Что, безусловно, сильно способствовало популяризации идей подпольщиков.
Именно Бурятский подготовил смертников для покушений на президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова и президента Чечни Рамзана Кадырова.
Саид уже бывал объявлен мертвым. Вскоре после подрыва Назранского ГОВД 17 августа прошлого года по сети разошелся видеоролик, в котором он сидит в «Газели» со взрывчаткой и рассказывает на камеру о том, какой подарок ждет ингушскую милицию. В титрах в конце ролика говорится следующее: «Саид лично за рулем а/м «Газель» осуществил подрыв логова кафиров и муртадов «ГОВД г. Назрань».
Спустя несколько дней Саид в другом ролике, живой, весьма неуверенно, как-то будто даже стесняясь, рассказал, что вышла техническая ошибка. Что не он был за рулем той «Газели», а лишь благословил братьев на смерть. После этого Саид исчез, притом исчез некрасиво, оставив всех в замешательстве. Противники и прежде часто ему ставили в упрек: «Что же ты так нахваливаешь путь шахида, а сам только разговорами и силен?» Теперь же стали громче говорить и о другом: Саид Бурятский как феномен был креатурой спецслужб — оттого он так яро и открещивался от них. Кем он был на самом деле, мы уже не узнаем никогда.
Родные Бурятского, к слову, не живут в России с тех самых пор, как он ударился в экстремизм.
* Шейх — почетное звание богослова.
Читайте в следующих сериях — Откуда у боевиков гранатометы «Муха» и огнеметы «Шмель» — Как лагерь снабжается провизией — О чем говорят террористы, когда не говорят о войне
Цели, тактика, быт, личности ночных правителей, потоки денег и оружия
Быт боевиков
Не сказать, что лагеря террористов находятся в шаговой доступности от сел — однако и недалеко. Полчаса-час ходьбы — дальше не позволяет уйти кавказская география. И потом: лагерь — не однодневное мероприятие, и окрестные села — это источник провизии, медикаментов и информации на все время стоянки.
В большом лагере могут разместиться одновременно человек тридцать.
В Сети гуляет много роликов об устройстве быта боевиков. Крайне низкого качества, отснятые на камеры мобильных телефонов, эти ролики показывают мировой общественности, как моджахеды живут в своих землянках, как они тренируются, как молятся. (В лагере всегда есть «помещение» для молитвы.)
Вот один из таких роликов. Май 2009 года. Семеро мужиков сидят за богато накрытым столом где-то в лесной чаще. Съемка снабжена русским подстрочным переводом — видимо, в целях более широкого распространения. Подстрочник к тому же поясняет: опубликование этого материала стало возможным, поскольку все бойцы, в нем представленные, уже стали шахидами. То есть погибли.
На столе фрукты, овощи, соки, сыры, колбасы, куры гриль. Совсем не спартанская трапеза. Оператор время от времени отвлекается, переводя камеру со стола на стоящий рядом навес. Под навесом — ящики с помидорами и другая провизия. Но так бывает не всегда; зимой-весной, когда леса прозрачные и все перемещения в них заметны, отряды иногда подолгу перебиваются крупами и черемшой, которую можно копать уже в феврале. Еще боевики рыбачат в горных реках. Там бывает форель.
Вообще зимний терроризм — сравнительно новое веяние. Раньше на зиму боевики в основной своей массе выходили в села.
В том самом ролике, снятом во время застолья, запечатлена мирная беседа. Разговор идет о том, что если один из братьев женится, другой подарит ему на свадьбу машину. Заботы, в общем, светские, суетные. Зачем тебе машина, если завтра твой труп покажут в новостях?
Сами по себе лесные посиделки — уже абсолютная гарантия, что скоро этих ребят не будет в живых. Но они не обсуждают смерть и награды, которые за ней последуют, — то, ради чего многие и полезли в джихад. Они обсуждают жизнь.
Из съемки ясно: все представленные в ней люди в свободное от боев время вели открытый образ жизни. Если одиозные лидеры подполья не могут этого себе позволить, так как их знает в лицо стар и млад, то террористы помельче до такой степени соблюдать инкогнито не обязаны.
Из ролика ясно и другое: каналы снабжения лагерей провизией хорошо налажены. Кто-то же доставил в удаленный лесной блиндаж все эти ящики с провизией! Есть и другие съемки, подтверждающие, что мирное население боевиков не так уж чурается: вот сидит посреди леса очередной амир с «калашниковым» в руках, доносит до слушателей политику Имарата. А за спиной у него кудахчут куры, разведением которых боевики вряд ли занимаются.
Проповеди покойного Саида Бурятского тоже, очевидно, были популярны не только в лесу: его охотно слушали и в селах. Есть ролики, снятые в жилье. Саид сидит в кресле. Перед объективом время от времени пробегают дети. Ясно, что это не штаб бандформирования, а обычный дом, каких на Кавказе тысячи. Саид Бурятский мог гостить в любом из них — и, наверное, мало где ему бы отказали.
Формально хозяева дома, где был Бурятский, — «сочувствующие». Это в лучшем случае, а то и пособники. Но Кавказ — тесен. Ярлык «сочувствующий» в этой тесноте легко прилипает ко всякому. К тому, кто состоит с подпольщиками в родственных связях, к тем, кто учился с ними в одном классе, кто не отказал им в ночлеге, потому что отказать — стыд.
Откуда у боевиков оружие?
Даже если бегло просмотреть милицейский сводки с мест проведения спецопераций, станет понятно, что вооружение лесных отрядов отвечает их неслабым амбициям по контролю над всей территорией Кавказа. Вот сообщение интернет-агентства «Кавказский узел», подготовленное со слов неназванного офицера чеченской милиции: «Вчера, в окрестностях селения Каргалинская Шелковского района, сотрудниками правоохранительных структур ликвидирован крупный схрон боевиков. В нем хранились огнемет РПО-А «Шмель», одноразовый гранатомет типа «Муха», ПТУРС (противотанковый управляемый реактивный снаряд), минометный снаряд крупного калибра, автомат Калашникова, выстрел к РПГ (ручной противотанковый гранатомет), около 200 патронов к стрелковому оружию и две ручные гранаты».
Можно предположить, что, к примеру, найденные автоматы Калашникова были изготовлены по лицензии в Китае и потом окольными путями прошли в Россию. Однако известно, что калашами и подствольными гранатометами вооружены помимо боевиков еще и российские силовые структуры. Здравый смысл подсказывает, что существует некий механизм, благодаря которому оружие перетекает из силовых структур в руки боевиков. И этот механизм куда более прост, чем кружные пути оружия через десятки границ.
Как-то мне довелось беседовать с большим милицейским начальником, отправленным в отставку. И я спросила: «Откуда у боевиков берутся РПГ и «Шмели»?» Он ответил беспомощно: «Так ведь грабят!»
Здесь есть только чуть-чуть правды: немногое из того, чем вооружены отряды, захвачено посредством нападения на оружейные склады. Когда случился Беслан, Владимир Колесников, тогдашний генпрокурор, заявил по поводу оружия, которым были вооружены террористы: «Три пистолета и семь автоматов боевиками были похищены в ночь с 21 на 22 июня при нападении на Ингушетию». Годом позже, в ходе нападения на Нальчик, тоже всплыло кое-что из оружия, украденного при нападении на нальчикский Госнаркоконтроль в декабре 2004-го. Обратите внимание: лишь часть оружия, использованного боевиками в этих чудовищных операциях, официально была признана украденной со складов силовых ведомств. Откуда взялось остальное — ни Колесников, ни его коллеги ничего не сообщают.
Однако несложно догадаться.
Недели три назад в военном городке недалеко от Беслана прогремел взрыв. Девочка, дочка одного из работников местного склада вооружения, играла с гранатой, которая взорвалась у нее в руках. Девочка погибла, еще два ребенка пострадали. Родители пояснили, что гранату дети подобрали на улице, и откуда она там взялась — неизвестно.
Однако СКП помимо данной версии поделился с журналистами еще одной: девочка принесла гранату из дома.
Официальных результатов расследования этого страшного происшествия пока нет, не исключено, что подтвердится именно версия родителей: граната валялась на улице. И, может, найдут даже лиц, которые эту гранату со склада вынесли. Но даже такой вывод следствия будет подтверждать вечный российский принцип организации труда: что охраняем, то и имеем. Деловитая военная обслуга беззастенчиво прет со складов все, что плохо лежит. И даже то, что хорошо лежит: купить гранатомет тоже не проблема для заинтересованных.
В Дагестане сейчас разворачивается скандал с арестованными военными ботлихской бригады. Якобы они согласованными действиями выпустили со склада автомат «Вал», из которого был убит глава республиканского МВД Адильгирей Магометагиров, а потом запустили этот «Вал» обратно.
Чем кончится эта история, из общей позиции следствия уже понятно. Но то, как лихо и бескомпромиссно было обставлено задержание ботлихцев, то, как бегло следствие описывает весь механизм предполагаемого преступления, наталкивает на мысль, что механизм-то родился не вчера. Не в отношении конкретно этой истории, а в отношении нашей кавказской жизни в целом: всем прекрасно известно, кто, как и с какой целью ворует оружие. Но никто не вмешивается.
Я однажды была в Ингушетии во время неспокойных событий. И были люди, которые обеспечивали там безопасность — мою и еще пары журналистов. Для нашего усиления нам придали молодого парня. Он ничего не делал, просто везде ездил с нами со своим калашом. Мы, предположим, заходили в дом — а он оставался в предбаннике и ждал. Сидел и держал на коленях ствол. И ребята-журналисты смеялись: «Это наш ручной боевик».
Я потом его еще раз встречала. Он хвастался касательным ранением плеча и пистолетом Макарова. Я спросила, откуда пистолет. Он ответил: «Милицейский. Почти штуку он стоил. Брат подарил».
Оружие — вообще распространенный подарок в отдельных кавказских республиках. Даже для стариков. Это как облигация государственного займа: есть не просит, а в случае чего всегда можно продать или выменять.
Вот видный террорист Анзор Астемиров в одном из своих интервью критикует милицейскую программу по скупке оружия у мирного населения, проходившую в 2006—2008 годах и стоившую государству около 80 тысяч долларов. «Народ ничего не сдал МВД, за исключением старых винтовок, которые были спрятаны после Второй мировой войны и которые стоили 10 рублей. Люди предпочитают хранить серьезное оружие, например пистолеты, для собственной безопасности. Кроме того, МВД платит, например, за пистолет Макарова 10 000 рублей; мы же платим за него от 35 000 до 50 000 рублей, в зависимости от его состояния. Более того, в отличие от МВД — и это существенно важно — мы никогда не спрашиваем, откуда у человека это оружие. Кем бы он ни был, он не рискует, что против него будет возбуждено уголовное дело или что его даже посадят. В результате мы получили оружие, а МВД потратило деньги».
Кто оплачивает войну?
Война — не бесплатное мероприятие. Помимо вооружения лесному отряду также требуются портативные рации, бинокли, лекарства, походная амуниция типа военной формы, фляг, спальных мешков и палаток. Нужна еда. Ушедшим в лес надо как-то финансово поддерживать свои семьи и семьи погибших.
Разные крупные официальные руководители (силовые и гражданские) часто говорят о том, что кавказское подполье имеет, скажем так, искусственную природу. В том смысле, что его создание — дело рук темных сил, руководящих процессом из-за рубежа. И финансирование лесных лагерей тоже идет из-за рубежа.
Отчасти это правда: помощь из-за рубежа имеет место. В основном помогают наши бывшие сограждане, уехавшие подальше от родных республик. Хотя и без участия иностранцев не обходится. Например, в апреле прошлого года в Дагестане был убит наемник Зия Пече, гражданин Турции. В последние годы основным направлением его деятельности было финансирование подполья: он проводил на Кавказ деньги от сочувствующих из-за рубежа. И это были немалые деньги в масштабах копеечной жизнедеятельности какого-нибудь одного отряда. Только последний транш, обеспеченный турком, составлял 15 тысяч долларов. Но все же объемы финансирования были отнюдь не моссадовские и не госдеповские.
В личных записях уничтоженного Пече были какие-то бухгалтерские расчеты и недовольные его заключения, что слишком много денег боевики тратят «на себя». Бюджет, другими словами, не резиновый и представительских расходов не учитывает.
И все же основной источник финансирования лесных отрядов — внутренний, российский. О нем рассказывает тот же Анзор Астемиров: «Финансовая поддержка Запада или арабских стран — совершенная ложь и миф. Мы создали и систематизировали технологию внутренней поддержки, и шариат дает нам четкие правила по сбору военного заката (налога). Мы подготовили правила и приказы, которые были распространены на наших территориях наибами (заместителями командиров). В сегодняшней ситуации финансовая или любая другая форма поддержки больше не являются добровольными акциями. Сейчас это индивидуальная обязанность для каждого истинного мусульманина, потому что мы на войне. Мы не берем ничего сверх установленной процентной доли, мы не грабим бедные семьи или тех, кто пострадал от режима; вместо этого мы поддерживаем их в той степени, в какой можем себе позволить. Для тех, кто отказывается соблюдать закон, выполнить свой долг, мы используем различные виды наказания, включая физические».
То есть, если перевести с ваххабитского на русский: отряды зарабатывают на жизнь банальным рэкетом. Основными «налогоплательщиками» кавказского Имарата являются крупные бизнесмены. Бедняки из сел вряд ли сильно страдают от набегов боевиков. Если с крестьян что и требуют — то только ночлег и ужин.
Заключение
Историю про подполье на Кавказе я собирала в течение нескольких месяцев. Я говорила со многими «там» — и здесь, в Москве.
Самые разные люди рассказывали мне, как они видят это страшное явление — Имарат Кавказ. Кого-то из них уже нет в живых. Я слушала всех не из соображений демократизма, а понимая, что мы так мало знаем об Имарате лишь потому, что не хотим о нем знать. Всякий интерес к подполью у нас приравнивается к симпатии. И того хуже — к пособничеству.
Но как мы можем победить противника, если не хотим смотреть ему в лицо?
Основной вывод, который я сделала из своего обывательского исследования: главное оружие против подполья — это мудрость и последовательность.
Двадцать лет мы убеждаем себя в совершенно противоположных вещах. С одной стороны, мы уверены, что на Кавказе против могучей Российской армии воюет кучка тупых ублюдков, не владеющих даже таблицей умножения. С другой — что против России на Кавказе сражается все население от мала до велика.
И то, и другое — ложь.
Конфликт на Кавказе — судьба России. Его решение не боевая — но философская задача. Полтора века назад, поняв неоднозначность, многомерность всех кавказских событий император Александр II принял решение с противником говорить. В соотнесении с нашими нынешними успехами на Кавказе решение императора кажется блестящим — ведь нынешние руководители, как известно, с террористами переговоров не ведут.
Сегодняшняя Россия делит все в этой войне только на черное и белое, предлагая соответствующие правила игры. Но чтобы игра шла по твоим правилам, надо и самому как-то их соблюдать, хотя бы элементарно различая своих и чужих. А наше пространство вражды устроено по правилам какой-то другой, неевклидовой геометрии. При определенных условиях мы пользуемся услугами врагов. В других случаях — уничтожаем друзей.
Нам бы как-то разобраться в себе.
Подполье в лицах
Анзор Астемиров и Муса Мукожев
Кабардинец Анзор Астемиров, многократно уже объявленный убитым, в 2007 году занял пост верховного председателя (кадия) шариатского суда Имарата Кавказ. Также он является военным амиром объединенного вилайята Кабарды и Карачая — т. е. верховным руководителем республики в иерархии Имарата.
Это апогей политической карьеры Астемирова, к которому он шел очень долго. За это время он успел обрести не только имидж дерзкого и неуловимого террориста, но и чрезвычайно увлекательную биографию.
Анзору Астемирову 32 года. Он из интеллигентной семьи и любит подчеркивать свое высокое происхождение — говорят, в роду у него были знатные черкесские князья.
Астемиров с его складом ума вполне мог бы стать блистательным теоретиком философии и богословия. На его статьи, опубликованные в научных сборниках в прежние «мирные» времена, до сих пор ссылаются авторы монографий.
Он хорошо образован: учился в Нальчикском медресе, затем по представлению Духовного управления мусульман Кабардино-Балкарии (ДУМ) был направлен в Саудовскую Аравию.
Отправка выдающихся студентов в зарубежные исламские образовательные центры в девяностых было довольно распространенной практикой, в том числе и в Кабарде. Официальное духовенство стояло на такой позиции, что прикосновение к зарубежной исламской научной культуре придаст духовной жизни на Кавказе новые силы. В будущем ДУМское руководство отчаянно раскаялось в этом своем решении.
Из своих поездок студенты привозили то, что позже было решено называть «ваххабизмом». Многие студенты, отправленные на Ближний Восток, вернувшись, составили костяк так называемого кабардино-балкарского джамаата. Анзор Астемиров был в этом джамаате фактически вторым человеком — заместителем амира.
Это была жестко структурированная община верующих, выступающая в качестве альтернативы официальным общинам. Первоначально джамаат был лишь системной оппозицией структурам ДУМ. Официальное духовенство молодые богословы упрекали в том, что оно спит, превращая ислам в культурный пережиток.
Духовенство на первых порах относилось к молодежным объединениям с высокомерной снисходительностью. Астемиров — в будущем громкий террорист — занимался научной деятельностью в структурах, инкорпорированных в ДУМ, выезжал на конференции.
Но с годами противоречия нарастали. К началу 2000-х годов между джамаатом и ДУМ лежала пропасть. Милиция начала преследования членов альтернативных общин. Ну а потом случилось 13 октября 2005 года.
(Здесь мне бы хотелось уйти от установления причинно-следственной связи между этими событиями. Хотя она, безусловно, присутствует. И все же: не только зверства милиции были причиной кровавого нальчикского выступления. Были для того и иные предпосылки, а именно радикализация самого джамаата на основе идей так назывемого чистого ислама.)
В этом месте нам необходимо ввести в повествование и еще одного человека, без которого личность Астемирова никак не оценить в полной мере. Это Муса Мукожев, верховный амир кабардино-балкарского джамаата с самого момента его образования.
Муса Мукожев и его зам Анзор Астемиров во многом были похожи. Оба образованные, целеустремленные. Оба знали, как должны жить истинные мусульмане. Но было в Мукожеве что-то, чего не хватало Астемирову и чему невозможно было научиться. Астемиров был уважаемый, авторитетный член общины. А Мукожев общину завораживал.
Муса Мукожев читал проповеди в вольноаульской мечети (пригород Нальчика), и слушать эти проповеди съезжались люди со всей Кабарды. Я разговаривала с теми, кто помнит эти лекции, и мне говорили: «От него свет шел». Одна пожилая женщина — мать подсудимого по нальчикскому делу — вспоминала: «Каждое утро я просыпалась, и во мне просыпался страх за сына. Я знала, что в один день придет милиция, и домой он уже не вернется. Но когда я слушала, как Муса говорит, я переставала бояться. Я не переставала знать, что все именно так и будет, — но страх уходил куда-то».
Я никогда не слышала, чтобы кто-то с таким пиететом говорил про Астемирова.
Зато в нем было нечто, что в других условиях можно было бы назвать карьеризмом. В нем было страстное желание быть первым. В своих многочисленных письмах он выступает от лица «руководителей общины»: «Мы считаем, мы не сомневаемся, мы решили…» И сдается, он очень переживал, что на месте этого «мы» не может стоять «я».
Мне неизвестно, чтобы между Астеми-ровым и Мукожевым случались ссоры. Хотя не секрет, что причины для разногласий у них были. Одна из них — отношение к чеченским сепаратистам. Вопрос для джамаата стоял в философском ключе: «Считать ли действия чеченских братьев джихадом на пути Аллаха?»
И Мукожев, и Астемиров переживали колебания по этому поводу. Разумеется, оба они, еще ведя открытый образ жизни, поддерживали отношения с чеченскими подпольщиками. Но если Астемиров чаще колебался в сторону сепаратистов, то Мукожев — в противоположную. Ему доводилось фактически отлучать от общины людей, призывавших к вооруженному выступлению. А в самом последнем своем интервью, уже будучи в бегах, Муса заявил: «Здесь живут наши родные и близкие. Мы не хотим, чтобы здесь была война, и в меру наших возможностей сдерживаем мусульман от радикальных настроений».
Примерно в то же время Анзор Астемиров объявил, что утвержден амиром боевой организации «Ярмук», действовавшей в Кабарде. Также он заявил о том, что джамаат КБР окончательно и бесповоротно выбирает для себя будущее в составе «Кавказского фронта».
После этого ни у кого из лидеров джамаата уже не было пути назад. Оба они имели непосредственное отношение к организации кровавого нападения на Нальчик, в ходе которого были убиты 12 мирных жителей и 35 сотрудников милиции. Оба были объявлены в федеральный розыск.
В рядах кавказского Имарата, уже после событий в Нальчике, дела Астемирова быстро пошли в гору, а вот Муса Мукожев, напротив, как-то затерялся. Я интересовалась, почему так произошло. Никакой конкретной причины, по всей видимости, не было. Все вновь уперлось в характер обоих лидеров. Муса был человек тяжелого, авторитарного склада. Анзор был тоже убежденный, но более гибкий. Если раньше Мукожев выше себя видел только звезды, то теперь необходимо было принимать в расчет Докку Умарова и разных других сильных амиров. И что-то там у них не заладилось. Зато Астемиров себя нашел.
Так Муса Мукожев перестал быть первым, уступив это место Астемирову. Когда в мае 2009 года Мукожева убили, «Интерфакс» разместил его биографическую справку. В ней говорилось: «Мукожев занимал должность заместителя «военного амира КБР» — Анзора Астемирова».
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 30
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума